Смерть пятки

Твоя стрела вонзилась в пятку –
Щекотно мне, и слабый стон
Чуть слышно опустился в грядку
Седых цветов, раздался звон
Пустых бутылок под столом,
И яйца отварились всмятку …
На кухне выпал под окном
Горячий снег и серебром
Щекочет мне тоскливо пятку …
Горбатый шут пошёл вприсядку
И вставив в ухо ржавый лом,
Ударил нежно топором
И отрубил мне нафиг пятку …

Умирающий дед

Болезнью пронзён умирающий дед,
Сиреневым небом наказан болезнью.
Танцующий мальчик фиксируя бред,
Письма читает с радостной вестью
О том, что гниёт умирающий дед
Гниёт отражением подлых движений
По мягкой земле и закончен обед
По веской причине глистов, оторжений.
Уши его, как «жучков» микрофоны,
Ловят сигналы  в шёпоте влаги,
Руки трясутся, шипят диктофоны –
Доносы дерьмом заполняют бумаги.
Но ветер гуляет над гибнущем мозгом
И птицей взлетает на встречу восходу.
Старик умирает, пришедшие воском
В путь провожают, воском завода…
А дед умирает с просьбой напиться
Хоть раз в этой жизни водой,  а не кровью,
В черепе старом проносятся  лица,
Стёртые лица,  пронзённые болью,
Подлостью хама, предательством Павла
С холодной фамилией. Павлик Морозов
Будет встречать тебя в небе, как славно!
А Тот, кого ждешь ты, пишет доносы
И отправляет по почте на землю,
Чтоб ниже отправлены были под кожу.
Танцующий мальчик слабенькой дрелью
Поможет движению почты… Поможет
Движению почты Того, кто всё знает,
Всё видел, всё помнит. Простит, не прощая,
Давно отвернулся, и в небе борзая
По следу идёт. Бог простит, не прощая…

Зоофилия

Насилую музу пегасом,
Всё крылья ищу на спине,
Не хочется быть педерастом,
Уж лучше, конём, на коне.

Но крылья, наверно, отпали –
Смеётся сквозь зеркало люд.
Спина разбугрилась горбами –
Из зеркала смотрит верблюд.

Насилую музу верблюдом,
Держа сигарету в зубах,
И стонет прозрачное Юдо,
И Чудо вгрызается в пах,
Всё корчится, корчится Чудо,
И Юдо кусает мой пах…

*  *  *  *  *

Купить бы билет и уехать к едрени,
Где лето на корточках в тёплый песок
Справляет нужду. И встав на колени
Выстрелить солнцем в потный висок.

И падая на бок, вспомнить, что небо
Мочилось, прощаясь, за ворот тебе,
И ветер, меняясь, то справа, то слева
Плевался дождём и лупил по спине…

Шкуры медведей на стенах протёрты,
Голые звери в берлогах дрожат
От холода, голода, страха, и мёртвых
Греют всю зиму своих медвежат…

А где-то есть пальмы и лето, наверное,
Жарит яичницу в брюках чужих.
А здесь от простуды ложкою мерною
В чай добавляют мёды и жмых.

А пчёлы старались, искали-таскали,
Но дымом их били, дерьмом анаши;
Люди забрали (медведям не дали)
И лечат простуду и хрипы души.

Полгодние зимы – хижины в тени,
Люди, как пчёлы в зимовье: «жу-жу».
Купить бы билет и уехать к едрени,
Где лето на корточках правит нужду.

Анализ

Я – чей-то анализ мочи или кала,
Я жду результата на сахар и соль,
Сестрица напишет, но этого мало –
Диагноз: нет соли и сахара ноль…

Я кровь тебе сдам, каплю спермы и кожу,
Сестрица, ищи. Что опять ничего?
Я сдам отпечатки всех пальцев и рожу,
Левую руку с привитым плечом.

Изранен мазками и пункцией мозга,
Сестра, найди же признаки жизни,
Попробуй реакцию тела на розги,
Найди хоть микробов в капельке слизи.

Реакции нет, словно вакуум – тело.
А как же любовь, индивидум, душа?
Нет ничего? Я в кармане несмело
Взялся за ручку стального ножа

И вырезал сердце. Мозг на тарелку
Вместе с зубами бросил: «Ищи!»
До капли всю кровь выжимаю я в грелку,
Бросил на стол свои кости, хрящи.

«Нет ничего» – и сестра отвернулась,
Выписав пропуск в Город пустой.
«Следующий, следующий» – зло улыбнулась
Сестра милосердия – бабка с косой.

Сходить бы сегодня с тобой в зоопарк

Сходить бы сегодня с тобой в зоопарк
И посмотреть, не моргая, в глаза носорогу
С презрением в сердце и высказать строго
Всю правду о правде судьбы Жанны Д’Арк,
Болевшей рогами, носившей копыта,
С хвостом между ног, где у женщин река.
Убитой за ненависть к смыслу. Корыто
Не вымоет суку, родившей щенка…

Нетленное время спиралью дорогу
Вращает, теряя проворность и прыть.
Как хочется мне зоопарк посетить
И насмотреться в глаза носорога…

Праздник невкусный

Гнусный и грустный – праздник невкусный.
Тост бесполезный, листик капустный.
И белое тело блестящей тарелки.
В краешке глаза – секундные стрелки
Стоят между правил – ни сном и ни духом.
Упала на зелень зелёная муха,
А может, маслина – на листик капустный.
Грустный и гнусный – праздник невкусный.

*  *  *  *  *

Рубаха–Парень строил дикий Запад,
Я был при нём с уклоном на Восток,
Теперь он щи хлебает лаптем в Штатах,
А я под Тверью требую, чтоб ток
Дошёл под утро в слабый кипятильник,
Мой чай простыл и телевизор спит,
Ещё немного – сдохнет холодильник:
И трупный запах ноздри удивит…

Рубаха–Парень выменял рубашку
На чью-то бронь и выкупил билет.
А я не смог, запомнив первоклашкой,
Что ближе телу, чем рубашка, нет…
И, вот, сижу, заплатами расшитый,
Ругаю свет, на чём тот свет стоит,
И жду, что Бог, в потёмках мной убитый,
Воскреснет заново и воду вскипятит…

Экстрима не будет

Экстрима не будет – лыжи сломались,
Тем более, с каждой субботой теплей,
И в пальцах дрожащие палки остались,
Бреду по ступенькам оттаявших дней.

Санные трассы пропахли мочою,
Мочусь, примеряясь отправиться вниз.
Как капли прощаются с тёплой свечою,
Так я досвиданькаюсь с Обществом Риз,
Где сны и законы даются по блату,
Где право скупается лишь за долги.
Ссанные трассы – «Туда и Обратно»,
Мне нужно – туда, и обратно не жди.

Лыжи сломались – экстрима не будет,
Санные трассы пропахли мочой,
Пусть город на лыжах меня позабудет,
Запомнит лишь плачущей воском свечой…

Южная Америка

Поедем в Перу, заберёмся на Анды,
Пройдёмся до Чили. И ты на пуантах
Станцуешь мне танец про огненный юг,
А я запишу между строчек и вьюг,
Что вижу тебя без трусов и в пуантах,
Стоящую боком к Перу в этих Андах,
Смотрящую прямо: не бровь и не в глаз,
А прямо мне в душу, как член в унитаз…